Практика переподготовки следователей показывает, что в основе многих недостатков следственной деятельности лежат одни и те же причины, в частности, незнание основных методов и приемов научного познания, или неумение ими пользоваться в процессе практической деятельности. Так, низкая эффективность (в частности, длительные сроки и неполнота) расследования во многом обусловлены неумением правильно ставить задачи (вопросы), подлежащие разрешению в ходе следствия, игнорированием познавательной роли вопроса в познании, непониманием исключительно важного места вопроса в процессе движения мысли от незнания к знанию.
Цель настоящей статьи состоит в том, чтобы показать безусловную гносеологическую значимость вопроса как при расследовании преступлении в целом, так и при проведении отдельных следственных действий, и тем способствовать повышению эффективности и оптимизации данного процесса.
1. Как познавательное средство в ходе всего расследования вопрос должен играть роль указателя, намечающего направление и цель действий следователя. Однако на практике случается другое. Часто уже на первоначальном этапе, при составлении плана работы отдельные следователи допускают грубую ошибку, планируя только следственные действия и упуская из внимания вопросы, которые должны быть установлены по делу. Вместо того чтобы уже с начала расследования держать в поле зрения предмет доказывания (систему задач, подлежащих выяснению) и совершенно осознанно ориентироваться на него в работе, некоторые следователи обращают внимание на эти обстоятельства в конце следствия, в основном с целью формального соблюдения буквы закона — требований ст. 20 УПК РСФСР о всесторонности, полноте и объективности исследования обстоятельств дела. Это приводит к тому, что только на завершающем этапе работы по уголовному делу осознается необходимость решения тех или иных задач. И как результат — продление сроков расследования и содержания под стражей.
Отсутствие в сознании следователя указанных задач приводит к тому, что процесс поиска доказательственной информации носит пассивный характер. Акцент делается в основном на внешней стороне, организационно-деятельностном аспекте расследования, информационно-познавательный же и управленческий1 аспекты в работе по уголовному делу незаслуженно отходят на второй план. При таком подходе забывается, что расследование является частным случаем познания и подчиняется многим закономерностям информационного процесса, так как следствие — это прежде всего борьба за доказательственную информацию. В частности, оно, как и научное познание, состоит из непрерывной постановки вопросов и получения ответов на них. Сам же вопрос представляет собой одну из форм мышления и отражает потребность устранить неопределенность, получить дополнительную информацию.2
Анализ следственной деятельности свидетельствует, что эффективность расследования повышается уже в том случае, если следователь, даже не зная о роли вопроса в научном познании, интуитивно придерживается практики обсуждения со своими коллегами определенных сложных моментов в работе по делу.3 Таким образом, он либо сразу, отвечая на их вопросы, лучше уясняет имеющиеся данные, либо понимание приходит по ходу его свободного рассказа, в процессе которого ему для точности и полноты изложения приходится сначала самому ставить перед собой определенные вопросы и искать ответы на них и только потом формулировать соответствующую информацию слушателям. В этом как раз и проявляется одно из гносеологических значений вопроса, который предопределяет всякое рассуждение, доказательство и научное изложение.4 В любом из вариантов, представляя себе картину (достраивая в сознании с помощью вопросов модель) преступления, следователь начинает лучше видеть и комплекс стоящих перед ним задач доказывания.
Однако постановка ясных, четких, определенных и криминалистически значимых вопросов — дело совсем непростое, как это может показаться на первый взгляд. Сложность заключается в том, что многим следователям не хватает ни методологических, ни сугубо криминалистических знаний. Постановка же указанных вопросов имеет большое значение в процессе познания, поскольку точный вопрос во многом предопределяет успех и правильность как научного исследования,5 так и расследования.
Не случайно В. Ф. Берков пишет, что «люди убедились на опыте, что ответ заключен в самом вопросе», а «уметь правильно задавать вопрос — значит, на две трети помочь правильному ответу».6-7 В том же духе рассуждает и Г. Н. Рузавин. «Правильно поставленным вопрос… порой означает больше, чем наполовину решение проблемы».8 Еще более категорично на этот счет высказывается Эли де Гортари: «Возможность разрешения вопроса основывается на правильной его постановке».9 Требование «ясности, четкости и определенности при постановке вопросов непосредственно связано с другим не менее важным требованием, а именно требованием последовательности, так как всякое уточнение предполагает последовательную постановку вопросов».10
Необходимость решения этих проблем стала одной из причин появления криминалистического программирования. Благодаря ему, а частности, следователи избавляются от необходимости формулировать типовые задачи расследования, чем значительно экономят силы и время для решения других более сложных проблем, возникающих в процессе работы по уголовному делу.
Результативность познавательной деятельности повышается в том случае, если в процессе расследования совершенно сознательно используются краткие или развернутые криминалистические программы. Первые представляют собой перечни упорядоченных, ясно выраженных подлежащих доказыванию типовых задач,11 сформулированных применительно к определенной следственной ситуации. Отвечая на указанные там вопросы, следователь производит разделение сложной следственной ситуации на ряд более простых элементов, т. е. осуществляет анализ имеющейся информации в точном смысле этого слова. В этом случае подобная программа (система криминалистически значимых вопросов) выступает в качестве инструмента анализа собранных по делу данных. Проводя такую декомпозицию следственной ситуации, следователь значительно упрощает для себя задачу изучения материалов уголовного дела или предварительной проверки.
В данном случае мы не делаем какой-либо разницы между понятиями «вопрос» и «задача». Обстоятельства, подлежащие доказыванию, являются одновременно и задачами расследования, и вопросами, которые необходимо установить по делу.
Эффективность использования краткой криминалистической программы возрастает и в случае применения алгоритма, который описывает и задает технологию работы с помощью вышеназванной программы.12Выполняя его предписания, с помощью вопросов программы можно осуществлять не только операцию анализа следственной ситуации, но и синтез расчлененной информации, а также использовать дедуктивный и индуктивный подходы. Так, в соответствии с требованиями алгоритма, получив достоверный ответ на какой-то вопрос программы, необходимо проследить его связь с данными по другим вопросам программы, попытаться «углубить» имеющуюся информацию, для чего следует сформулировать конкретизирующие вопросы. Например, если в результате кражи похищено большое количество тяжелых, громоздких предметов, то следует задать как минимум такие вопросы: как это удалось сделать виновному? какие условия для этого необходимы (транспорт, совершение преступления группой лиц, физическая сила и др.)? где может находиться похищенное? и т. д.
Таким образом, и в данном случае вопросы «являются необходимым предварительным условием всякого умозаключения. Без них невозможно продвижение мысли вперед, к более полному знанию, от одного звена дедукции к другому».13 Уже сама постановка вопроса, безусловно, облегчает процесс получения новой «выводной» информации из имеющейся. Не случайно известный «русский логик М. И. Каринский обращал внимание на то, что люди иногда, имея готовые суждения, из которых может быть выведена новая мысль, не могут этого сделать. В то же время они легко справляются с этой задачей, если смотрят на суждения как на посылку в умозаключении…»14
Данный парадокс был нами многократно проверен на слушателях, обучающихся в Институте повышения квалификации прокурорско-следственных работников. Действительно, многие из них начинали успешно справляться с учебным заданием лишь после того, как им предлагалось уподобиться Сократу и порассуждать над следственной ситуацией, задавая себе различные вопросы и развивая полученную информацию с помощью дополнительных вопросов. Это объясняется тем, что сама постановка вопроса требует ответа на него, мобилизует на его поиск. И пока вопрос не сформулирован четко и определенно, проблема, как правило, из осознается вообще или осознается плохо. В случае точной постановки вопроса создается психологическая установки на поиск необходимой информации.
Ту же функцию — повышение эффективности расследования — выполняют и развернутые криминалистические программы. Они представляют собой систему упорядоченных типовых промежуточных и частных задач, а также средств (следственных действий и иных мероприятий) расследования, направленных на решение какой-то одной задачи (вопроса) из краткой программы. Являясь предельно емким и целевым образом ориентированным справочником, фактически они пытаются имитировать «всезнающего» следователя, который может помочь как в постановке вышеназванных задач, так и в их решении. Благодаря им процесс расследования становится более целенаправленным и как результат — экономичным. Значение таких программ чрезвычайно возрастает в связи с увеличением нагрузки, легшей на следственный аппарат в силу громадного роста преступности и утратой следственными органами в значительной мере профессионализма, происшедшей ввиду ухода оттуда наиболее квалифицированных кадров.
2. Попытка рассматривать какое-либо отдельно взятое следственное действие с информационной точки зрения неизбежно приводит к пониманию огромного познавательного значения вопроса при производстве указанного действия. Здесь вопрос точно так же является выражением активности познающего липа (следователя), требованием устранить информационную неопределенность.
Непонимание следователем гносеологической роли вопроса или ее игнорирование в моде выполнения процессуальных действии особенно заметно на примере осмотра места происшествия. В подавляющем большинстве случаев протоколы осмотра места происшествия напоминают собой инвентаризационные описи, в которых следователи изначально ставят перед собой совершенно бесполезную и невыполнимую задачу: пытаются описать на всякий случай все предметы обстановки. Делается чрезвычайно много ненужной работы, но не делается того, ради чего, собственно, и производится осмотр места происшествия — не ведется поиск информации, относящейся к предмету доказывания. Происходит это по нескольким причинам. Во-первых, многие следователи плохо представляют себе задачи доказывания (вопросы, подлежащие выяснению) по делам определенной категории, и поэтому они не могут целенаправленно искать значимую информацию на месте происшествия. Во-вторых, большинство следователей изначально создают для себя неверную поисковую установку на отыскание следов, в то время как правильнее было бы настраиваться на поиск доказательственной информации, содержащейся в следах, поскольку в процессе расследования происходит оперирование не следами, а доказательствами (данными, обладающими такими свойствами, как относимость. и допустимость).
Указанные причины низкой эффективности осмотров тесно связаны между собой. Не зная, какие вопросы подлежат выяснению на месте происшествия, следователь и не ставит их перед собой и другими членами следственно-оперативной группы. В результате он превращается в оформителя протокола данного процессуального действия. Низводя себя таким образом до роли писаря, он утрачивает нередко и свою лидерскую функцию, определенную ему уголовно-процессуальным законом, подрывает доверие к себе как к профессионалу.
Игнорирование познавательной роли вопроса при осмотре места происшествия, сведение смысла этого действия только к отысканию там следов и фиксации обстановки в большинстве случаев приводят к невосполнимой утрате важной информации. Нередко от следователей можно услышать такой довод в свою защиту: изучение собранной на месте происшествия информации о преступлении проводится ими в спокойной обстановке на своем рабочем месте. К сожалению, подобный аргумент звучит неутешительно, так как если необходимые сведения о преступлении не собраны сразу, сделать это в ходе вторичного осмотра будет во много раз сложнее, если вообще возможно, поскольку время и другие факторы работают обычно против следователя.
Даже большой профессиональный опыт не гарантирует получения доказательственной информации при осмотре, если следователь не пытается совершенно сознательно с помощью вопросов изучать обстановку на месте происшествия. Нам известно много случаев, когда преступления могли быть раскрыты в ходе осмотра или сразу после него. Однако этого не происходило только потому, что следователь имел установку на отыскание, фиксацию и изъятие следов преступления, а не па поиск данных, относящихся к предмету доказывания.
Например, по одному из эпизодов уголовного дела, проходящего под кодовым названием «Лесополоса» (преступления были совершены ныне известным А. Чикатило), осматривался труп потерпевшей. Ввиду особой значимости этого дела к осмотру были привлечены значительные силы и средства, что, как правило, невозможно по рядовому преступлению. В этом же случае в результате прочесывания местности был выделен батальон солдат. Результаты осмотра места происшествия говорили, что сначала виновный убил жертву, а затем манипулировал с ее одеждой. При этом предметы туалета убитой были разбросаны в разные стороны на несколько метров, и только одна вещь потерпевшей находилась на значительном расстоянии от трупа. Следователь добросовестно осмотрел, зафиксировал и изъял обнаруженные следы, но не исследовал место происшествия (т. е. не ответил на ряд вопросов о преступлении), хотя допускаем, что он пытался это сделать, но, видимо, бессистемно, опираясь только на свой опыт и не придавая должного значения вопросу в познании криминальной информации (т. с. данных о преступлении).
Целенаправленная же постановка вопросов в процессе осмотра и тем более сознательное использование криминалистических программ15 позволили бы с высокой степенью вероятности предположить, что виновный уходил с места происшествия в том направлении, где находится вещь, расположенная дальше всего от трупа. Следовательно, усилия оперативного состава и других лиц, привлеченных к осмотру, должны были сосредоточиться в этом направлении. Фактически же данная возможность была реализована неэффективно.
С целью проверки роли вопроса для повышения эффективности осмотра места происшествия на полигоне Института повышения квалификации прокурорско-следственных работников многократно проделывались научно-педагогические эксперименты. Слушателям предлагалось сначала провести осмотр так, как они это привыкли делать, а затем изучить полученную информацию. После того, как они убеждались, что эффективность их работы крайне низка, им предлагалось решить эту задачу еще раз, но уже используя криминалистические программы. Анализируя обстановку по вопросам краткой типовой программы, они начинали лучше уяснять стоящие перед ними задачи. Например, столкнувшись с необходимостью ответить на вопрос о времени убийства, совершенного в помещении, слушатели начинали обращать внимание на состояние осветительных приборов, продуктов питания, положение занавесок на окнах, постельных принадлежностей, характер одежды на убитом и на другие элементы обстановки, которые каким-либо образом указывают на требующуюся информацию. При таком подходе результативность их работы была всегда выше.
Проделывался и такой эксперимент. Слушателям предлагалось описать какой-либо предмет и понаблюдать, как справляется с этой задачей их мозг, В том случае, если предмет был им ранее незнаком, они сразу же задавали вопрос: «А что это такое?» Сама необходимость получить ответ заставляла их поставить этот вопрос. Без него дальнейшее познание было или невозможным, или неполным.
В случае, если предмет был им известен, они говорили, что их мозг, как большой компьютер, производил выборку из памяти данных об аналогичных предметах. Следователи сразу давали точное название описываемого объекта и указывали на многие из его свойств. При этом они затруднялись сказать, как происходил сам процесс распознания предмета. Было неясно, задавали ли они сами себе мысленно вопросы, чтобы сократить своему «биокомпьютеру» поиск нужной информации, или работал какой-то другой механизм отыскания сведений. Некоторые из них полагали, что постановка вопросов все-таки была, — причем происходила настолько быстро, что не позволяла решительно утверждать об этом. В пользу этого говорит следующее. Если сравнивать человеческий мозг с компьютером, то совершенно ясно, что выборка данных производится только через вопрос (запрос на информацию). Пока нет четкого вопроса — не может быть и эффективного поиска информации машиной. Наши эксперименты показывали, что и во втором случае, когда объект был заранее известен, результативность описания всегда выше, если слушатель осознанно ставит перед собой вопросы об изучаемом предмете и отвечает на них.
Познавательная роль вопроса велика также применительно к любому другому следственному действию, например, к допросу, что показывает анализ протоколов. Если следователь не готов к проведению этого действия, не представляет ясно задачи, подлежащие доказыванию, не продумал, в какой редакции и последовательности должны быть поставлены вопросы, то рассчитывать на успех не приходится. В этом случае даже если он строго соблюдает требования уголовно-процессуального закона о порядке допроса,13 после показаний допрашиваемого он может, как правило, ориентироваться только в отношении части задач, подлежащих установлению. Чаще всего следователь не способен быстро и, главное, глубоко оценить полученные сведения. Ряд важных вопросов, которые должны быть поставлены, он непременно упустит. Таким образом, часть доказательственной информации своевременно не будет получена. В дальнейшем это вызовет необходимость в повторном допросе или пагубно скажется на всем деле.
Важное познавательное значение имеет вопрос и для проведения различных экспертиз, назначаемых по уголовному делу. Практика свидетельствует, что нечетно сформулированный вопрос нередко порождает такой же ответ. А упущенный вопрос вообще лишает следователя получить ценную доказательственную информацию из еще одного процессуального источника, а это влияет на полноту исследования обстоятельств преступления.
И в заключение, перефразируя слова известного гуманиста эпохи Возрождения Эразма Роттердамского, скажем ВОПРОСУ похвальное слово.
Кузьмин С. В.
Кандидат юридических наук, доцент Института повышения квалификации прокурорско-следственных работников прокуратуры Российской Федерации.
Литература:
1 В основе управления расследованием лежат информационные процессы, построенные на прямых и обратных связях между объектом и субъектом управления, но при таком подходе они-то и не учитываются.
2 Петров Ю. Д., Никифоров А. Л. Логика и методология научного познания. М., 1982. С. 185.
3 Это не всегда бывает возможным в силу необходимости сохранения следственном тайны.
4 На это обратил внимание еще Петр Рамус (1515—1572) (см. подробнее: Берков В. Ф. Вопрос как форма мысли. Минск. 1972, С. !2).
5 Петров Ю. А., Никифоров А. Л. Логика и методология научного познания. М., 1982. С. 184 (см. подробнее: Ракитов А. Теория, организация и проектирование исследовательских систем // Вопросы философии. 1971. № 3).
6-7 Барков В. Ф. Вопрос как форма мысли. С. 106.
8 Рузавин Г. Н. Методы научного исследования. М., 1974. С. 38.
9 Эли де Гортари. Введение в диалектическую логику / Пер. с исп. М., 1959. С. 312.
10 Берков В. Ф. Вопрос как форма мысли. С. 11.
11 В литературе по методологии познания выделяют три основных вида вопросов: проблема, задача, информационный вопрос (см, подробнее: там же. С. 55).
12 Кузьмин С. В. Расследование преступных загрязнений водоемов и воздуха // Правоведение. 1993. № 6. С. 109.
13 Берков В. Ф. Вопрос как форма мысли. С. 13, 14 Там же. С. 59.
15 В частности, краткой типовой программы, предложенной Г. А. Густовым (Густов Г. А. Программно-целевой метод организации раскрытия убийств: Конспект лекций. Л., 1985).
16 Сначала надо дать высказаться допрашиваемому по определенному поводу и только потом задавать вопросы.
Статьи по теме:
